РАН в помощь экономике

Политолог, публицист Александр Механик и президент РАН Геннадий Красников – об участии Академии в технологической и экономической жизни страны.

Чуть более года назад, в сентябре 2022 года, президентом Российской академии наук был избран академик РАН, известный ученый и практик в области микроэлектроники Геннадий Красников (с 1991 по 2016 год он занимал должность генерального директора ОАО «НИИМЭ и Микрон»). Это не только было признанием заслуг Геннадия Яковлевича в науке, но и свидетельствовало о том, что академическое сообщество осознаёт необходимость изменения парадигмы развития РАН от ориентации на публикационную активность к практическому применению результатов научных исследований. Об этом же говорил и президент России Владимир Путин на встрече с Геннадием Красниковым сразу после его избрания. Эта задача становится еще более актуальной в условиях санкций и объявления курса на технологический суверенитет.

— Сегодня наша страна столкнулась с вызовами, которые в значительной степени связаны с развитием науки и технологий в мире. Как вы считаете, осознаёт ли государство всю серьезность этих вызовов?

— Действительно, перед государством стоит много серьезных задач. Ситуация особенно обострилась, когда мы увидели, как много появилось угроз безопасности государства. Причем когда мы говорим о безопасности, мы имеем в виду безопасность в самом широком смысле — это продовольственная, биологическая, медицинская, технологическая безопасность, кибербезопасность. Это тренды, которые обусловлены современным развитием мира. Прежде всего они связаны с тем, как изменились условия функционирования нашего государства. До определенного времени мы жили, как я часто говорю, в «супермаркете»: неважно, что в какой-то области мы отставали — мы всегда могли купить передовые технологии за рубежом. Академическая наука в основном работала на публикационную активность, главным показателем было — сколько статей ученый опубликовал в иностранных журналах и какая у него цитируемость. Мало кто думал, как разработки, представленные в этих публикациях, в действительности влияют на технологическую независимость нашей страны. А бизнес, прежде всего высокотехнологичные компании, смотрел, что можно купить за рубежом. Зачастую бизнес лучше знал зарубежные технологии, чем отечественные разработки в каком-то нашем институте, который мог находиться через дорогу от их компании.

Но вот парадигма изменилась. Конечно, это ощутили и государство, и высокотехнологичные компании, которые вдруг стали интересоваться нашими разработками, заново выстраивать технологические цепочки. Стала, наконец, восстанавливаться связь между фундаментальными и поисковыми исследованиями в Академии, прикладной и отраслевой наукой в специализированных институтах, между самими компаниями, которые уже внедряют эти научные разработки.

Процесс пошел, и мы увидели, как государство стало не просто проявлять интерес к науке, но и запускать новые проекты, без которых невозможно говорить о технологической независимости. Это проекты в материаловедении, станкостроении, электронном машиностроении.

Если говорить об электронной промышленности, то мы понимаем, что создание интегральных микросхем — это только вершина айсберга. Ведь еще необходимы особо чистые материалы, электронное машиностроение, САПР, мощные вычислительные комплексы для проектирования процессоров. Наконец, необходима современная инфраструктура — все, что связано с чистыми комнатами.

Сегодня государство правильно реагирует на появившиеся вызовы. Во-первых, оно придерживается именного такого — комплексного — подхода, когда запускает базовые отрасли. И, во-вторых, фактически каждое министерство, каждая большая корпорация стали заново рассматривать возможности академических институтов, возможности фундаментальных исследований для получения востребованных промышленностью научных результатов.

— А способна ли Академия наук сейчас на эти потребности ответить? И если да, то в какой мере? Например, в тех областях, о которых вы сказали.

— Наши ученые и специалисты всегда были и остаются на самом высоком уровне. Это доказывает, в частности, и то, что в ведущих научных центрах мира работает множество наших соотечественников. К сожалению, зачастую так бывало, что здесь они не были востребованы, им приходилось уезжать.

Конечно, сегодня Академия наук со своим мощным научным потенциалом способна реагировать на возникающие вызовы. Мало того, мы видим доверие к РАН и со стороны государства: подписано распоряжение правительства о запуске новой подпрограммы фундаментальных и поисковых научных исследований в интересах обороны и безопасности. Сегодня, кроме Российской академии наук, некому возглавить этот процесс. И хотя на определенном этапе, как я уже сказал, РАН отошла от решения таких задач, заменить ее никто не смог, никто знамя РАН не подобрал.

— В советское время Академия наук была на вершине такой своеобразной пирамиды: Академия — прикладная наука — производство. Вы сказали, что сейчас эта пирамида восстанавливается, но насколько успешно? По крайней мере, состояние прикладной науки выглядит значительно хуже, чем академической: многие институты в загоне, многие фактически исчезли, в том числе в области микроэлектроники, те, которые когда-то были в ведении Министерства электронной промышленности.

Есть разного рода предложения, как восстановить прикладную науку. Минобрнауки активно продвигает университеты в качестве центров восстановления прикладных исследований. Корпорации создают собственные R&D-центры. В свое время высказывалось предложение перевести часть прикладных институтов в Академию. Были предложения от некоторых членов РАН объединить всю сохранившуюся отраслевую науку в некое некоммерческое партнерство, что должно облегчить управление ею. Есть предложение возродить Госкомитет по науке и технике.

Высказаны самые разные предложения, но до сих пор есть ощущение, по крайней мере у нас — людей, пишущих на эту тему, что прикладная наука остается бесхозной. У нее нет хозяина, который определял бы направления ее деятельности. И в результате Академия находится, если так можно выразиться, в институциональной пустыне…

— У нас есть хорошая поговорка: «каждому сезону свой фрукт». Процесс угасания прикладной науки, о котором вы говорите, имел объективные причины. Это произошло, потому что высокотехнологичные компании, бизнес вообще спокойно относились к науке. Зачем им было нести дополнительные затраты, создавать какие-то свои R&D-центры, свои исследовательские институты? Ведь это непростое дело, и эффект от их создания виден далеко не сразу. Проще пойти в «магазин», выбрать любую технологию. Эта легкость покупки любых технологий на мировом рынке сыграла с нами злую шутку. Она привела к тому, что многие отраслевые институты просто развалились. И в непростых условиях конкуренции предприятиям нести дополнительные затраты на R&D-центры было сложно.

Мы часто говорим, что у нас незначительный процент ВВП идет на науку, на фундаментальные исследования, но ведь это неслучайно. В любой развитой стране у финансирования науки две примерно равные составляющие — поступления от государства и от бизнеса. У нас бизнес нередко покупал результаты научных исследований за рубежом, и в этих покупках был процент отчислений на науку — только на науку зарубежную. Сейчас же ситуация в корне меняется: у науки восстанавливаются связи с бизнесом, и государство это поддерживает. Более того, многие высокотехнологичные компании начинают восстанавливать свои R&D-центры или же создавать их заново. Поэтому я бы не говорил, что сегодня нужен какой-то новый комитет, чтобы руководить этим процессом, потому что процесс уже идет. Может быть, такой вопрос через некоторое время и возникнет, но только тогда, когда количество перейдет в качество. Сейчас же мы констатируем, что у бизнеса и государства есть полное понимание проблемы.

Приведу пример. Как было раньше: ты приходишь к потенциальному потребителю и говоришь: вот что я могу сделать. Тебя спрашивают: «Эта разработка уровня “Роллс-Ройса”? Или уровня “Боинга”, или каких-то других передовых компаний?» — «Нет, чуть-чуть похуже» — «Ну, чуть-чуть похуже нам неинтересно, мы купим за рубежом».

А ведь чудес не бывает. Невозможно сразу создать шедевр, нужно время, практика. Теперь это понимание появилось: действительно, может быть, пусть на каком-то этапе наш высокотехнологичный продукт будет уступать зарубежным аналогам. Но мы понимаем, что мы возрождаем компетенции. Через какое-то время, конечно, и у нас будет шедевр, но сначала нужно запустить всю эту цепочку.

— Еще в 2014 году, когда впервые объявили санкции и ограничили продажу нам станков, директор одного станкостроительного завода сказал мне в интервью: «Скажите спасибо господину Обаме, наконец, о нас вспомнили в России». Потому что все сразу бросились к нему.

— У каждого события есть несколько аспектов. Могу привести разные примеры. Скажем, нет у нас самолетного двигателя, который по всем параметрам был бы конкурентным. Но пусть он будет таким, для начала он может немного больше потреблять топлива. Мы ведь большая страна и можем себе позволить определенные дотации на топливо. Зато мы разовьем всю необходимую инфраструктуру для его производства, и, уверен, через какое-то время у нас будет самый экономичный двигатель.

Раньше ведь был совершенно другой подход: не сумел сразу создать конкурентный продукт — ты свободен. Сейчас все меняется, и со временем эти процессы дадут колоссальный эффект.

— Когда вас выбирали президентом РАН, некоторые академики очень рассчитывали, что, став президентом, вы в первую очередь продвинете микроэлектронику, как человек, который этим активно занимался. Насколько вам и РАН в целом удалось воздействовать на процесс развития микроэлектроники в стране и как вы вообще оцениваете ее состояние у нас? Ваше выступление на форуме «Микроэлектроника 2023», председателем Программного комитета которого вы являетесь, произвело очень сильное впечатление теми перспективами, которые открываются сейчас в мире перед отраслью, но одновременно и несколько напугало: насколько мы отстали и сможем ли мы можем догнать?

— Смысл моего выступления был несколько другой. С одной стороны, действительно, развитие отрасли и ее перспективы впечатляют. Думаю, ни одна другая отрасль не изменила мир так сильно, как микроэлектронная. На протяжении последних десятилетий постоянно идет дискуссия, когда закончится процесс увеличения плотности транзисторов на единицу площади, что будет следующим этапом развития отрасли, есть ли какие-то альтернативы. В своем докладе я показал, что еще как минимум пятнадцать лет микроэлектроника будет продолжать развиваться. Сегодня альтернативы ей нет. Конечно, есть разные интересные направления, как, скажем, квантовые технологии, фотонные вычисления, но они не являются альтернативами, они будут дополнять возможности классической микроэлектроники — в этом был смысл моего выступления. И микроэлектроника будет и дальше определять развитие самых перспективных направлений техники, таких как, например, искусственный интеллект и робототехника.

Сейчас наша страна стала предпринимать правильные шаги по развитию микроэлектроники. Участие в форуме вице-премьера Дениса Валентиновича Мантурова продемонстрировало, какое внимание государство уделяет отрасли, а его выступление, ответы на вопросы показали комплексный подход к развитию микроэлектроники. Наконец, у нас развиваются все необходимые для укрепления отрасли направления — электронное машиностроение, производство особо чистых материалов, которые сами по себе целая индустрия. Наша страна, как подчеркнул вице-премьер, сейчас идет именно в этом направлении. Это вскоре даст свой эффект.

— Вы в своем выступлении назвали несколько технологий, которые сейчас получили особое развитие в микроэлектронике, такие, как FinFET, GAAFET, ленточный FET, самые продвинутые из которых должны обеспечить переход уже на уровень даже не нанометров, а ангстрем. Есть ли у нас ученые и организации, которые занимаются такими технологиями?

— Конечно есть, и целые организации сегодня этим занимаются. Кроме того, могу больше сказать: мы активно работали с ведущими мировыми компаниями в области микроэлектроники, которые помогали нам ставить многие процессы и базовые технологии. И этот опыт совместной работы показал, что наши кадры ни в чем не уступают специалистам этих передовых компаний.

— Несколько институтов Академии, которые занимаются микроэлектронными технологиями, были переданы за последнее время в Курчатовский институт. В чем смысл этого?

— Смысл в консолидации наших усилий. Практически одновременно произошло два процесса. С одной стороны, институты, о которых вы сказали, перешли в Курчатовский институт, а с другой — Курчатовский институт перешел под научно-методическое руководство Академии, о чем вышло соответствующее постановление правительства. Это прописано и в уставе Курчатовского института. Сейчас мы отрабатываем совместные документы, регулирующие механизм научно-методического руководства, и с учетом этого эти институты также остаются под научно-методическим руководством Академии. Вхождение в Курчатовский поможет этим институтам решить многие проблемы. Дело в том, что микроэлектроника — вещь очень дорогая. Любые исследования, любое оборудование сегодня стоят дорого, и если институты небольшие, им очень сложно самостоятельно работать над большими проектами. Скажем, у нас есть НИИ молекулярной электроники. Там ОКРы стоят десятки миллиардов рублей. Только тогда ты можешь ими серьезно заниматься. У этих институтов есть специалисты, есть оборудование, но им нужна консолидированная база, вокруг которой они могли бы проводить исследования.

— Мы уже говорили о форуме «Микроэлектроника». Как бы вы оценили его итоги? Какое влияние он может оказать на развитие отрасли?

— Во-первых, хочу обратить внимание, что даже по сравнению с прошлым годом число участников форума серьезно выросло. Если в прошлом году было 1700 участников, то в этом — две с половиной тысячи. Во-вторых, резко возросло внимание правительства к этой теме. Сейчас мы видим полноценное участие вице-премьера, профильных министров, заместителей министров в дискуссиях и в работе форума. И в-третьих, мы увидели, что участниками этого форума стали многие высокотехнологичные компании. Причем не только традиционные, такие как «Росатом», «Роскосмос», но и, например, РЖД, которым очень важна современная электроника и которые отвечают за развитие квантовых коммуникаций. Или же Сбербанк, который сегодня ведет дорожную карту по искусственному интеллекту и ощутил дефицит элементной базы для суперкомпьютерных вычислений.

Важно, что пленарные заседания были посвящены конкретным проблемам отрасли. Скажем, одно из них было посвящено проблемам электронного машиностроения. Без него очень сложно обеспечить независимое развитие микроэлектроники, так как не секрет, что основные санкции в первую очередь были направлены на ограничение нашего доступа к электронному оборудованию.

— Действительно, на электронное машиностроение до недавнего времени не сильно внимание обращали.

— Мы в Академии всегда требовали внимания к этой отрасли, обращались в правительство. Правительство занимало прагматичную, как тогда многие считали, позицию: зачем тратить на это деньги, развивать, создавать оборудование хуже, чем мы можем купить. Но не буду повторяться.

— После того как вы были избраны президентом Академии, вас принял Владимир Владимирович Путин и поставил перед вами задачу: РАН должна играть все большую роль в развитии экономики и повышении обороноспособности страны. Частично вы уже об этом сказали, но, может, несколько более подробно?

— Уже сказал, что мы запустили несколько новых программ, которых раньше, на протяжении более десятилетия, просто не было. Мы занялись упорядочиванием экспертной деятельности в стране. У нас практически каждое ведомство, каждая структура делали лояльные себе экспертные советы, и зачастую экспертиза РАН терялась, до нее часто просто не доходило дело. Мы этот вопрос также обсуждали, есть соответствующее поручение Владимира Владимировича Путина, которое мы сейчас выполняем, наводим порядок в экспертизе. Подчеркну, что экспертиза Российской академии наук — главенствующая, ее никто не может пересматривать, это очень важно.

Кроме того, наше государство сейчас ведет десять инновационных дорожных карт, которые курирует первый вице-премьер Андрей Рэмович Белоусов. Это не только квантовые вычисления, квантовая передача данных, развитие искусственного интеллекта, но и новые спутники, новые материалы, новая мобильная связь. Российская академия наук взяла на себя функцию экспертизы этих дорожных карт как по задачам, которые ставятся, так и по отчетам. РАН все больше вплетается в текущую инновационную политику, добиваясь, чтобы учитывалось ее мнение при разработке программ, которые ставит государство. Буквально недавно было объявлено, что страна будет развивать станкостроение, опираясь на разработки Академии.

И это касается многих отраслей экономики. Например, в области продовольственной безопасности мы видим, как у нас растет сбор урожая. В прошлом году вообще был побит рекорд: более 150 миллионов тонн. В этом году чуть поменьше, но все равно это рекордная цифра — за 140 миллионов тонн. Эти результаты достигнуты, в том числе благодаря работе наших ученых-селекционеров, других специалистов из РАН, которые сегодня активно трудятся во благо страны, укрепляют российскую экономику, промышленность, другие ключевые сферы.

Ранее опубликовано на: https://stimul.online/articles/interview/zazemlenie-olimpa/

Печать